Гость ("Кларису юноша любил")

(Посвящается...)

Кларису юноша любил,
        Давно тому назад.
Он сердце девы получил:
        А сердце - лучший клад.
Уж громкий колокол гудёт,
И в церкве поп с венцами ждет.

И вдруг раздался крик войны,
        Подъяты знамена:
Спешат отечества сыны -
        И ноги в стремена!
Идет Калмар, томим тоской,
Проститься с девой молодой.

"Клянись, что вечно, - молвил он, -
        Мне не изменишь ты! -
Пускай холодной смерти сон,
        О, дева красоты,
Нас осеняет под землей,
Коль не венцы любви святой!"

Клариса клятву говорит,
        Дрожит слеза в очах,
Разлуки поцелуй горит
        На розовых устах:
"Вот поцелуй последний мой -
С тобою в храм и в гроб с тобой!"

- Итак, прости! жалей меня:
        Печален мой удел! -
Калмар садится на коня,
        И вихрем полетел...
Дни мчатся... снег в полях лежит...
Все дева плачет да грустит...

Вот и весна явилась вновь,
        И в солнце прежний жар.
Проходит женская любовь,
        Забыт, забыт Калмар!
И должен получить другой
Ее красу с ее рукой.

С невестой под руку жених
        Пирует за столом,
Гостей обходит и родных
        Стакан, шипя вином.
Пир брачный весело шумит;
Лишь молча гость один сидит.

На нем шелом избит в боях,
        Под хладной сталью лик,
И плащ изорван на плечах,
        И ржавый меч велик.
Сидит он прям и недвижим,
И речь начать боятся с ним...

"Что гость любезный наш не пьет, -
        Клариса вдруг к нему, -
И что он нить не перервет
        Молчанью своему
Кто он? откуда в нашу дверь?
Могу ли я узнать теперь?"

Не стон, не вздох он испустил -
        Какой-то странный звук
Невольным страхом поразил
        Мою невесту вдруг.
Все гости: ах! - открыл пришлец
Лицо свое: - то был мертвец.

Трепещут все, спасенья нет,
        Жених забыл свой меч.
"Ты помнишь ли, - сказал скелет, -
        Свою прощальну речь: -
Калмар забыт не будет мной;
С тобою в храм, и в гроб с тобой!

Калмар твой пал на битве - там,
        В отчаянной борьбе.
Венец, девица, в гробе нам:
        Я верен был тебе!"
Он обхватил ее рукой,
И оба скрылись под землей.

В том доме каждый круглый год
        Две тени, говорят,
(Когда меж звезд луна бредет,
        И все живые спят)
Являются, как легкий дым,
Бродя по комнатам пустым!

К***("Когда твой друг с пророческой тоскою")

Когда твой друг с пророческой тоскою

Тебе вверял толпу своих забот,

Не знала ты невинною душою,

Что смерть его позорная зовет,

Что голова, любимая тобою,

С твоей груди на плаху перейдет;

Он был рожден для мирных вдохновений,

Для славы, для надежд; — но меж людей

Он не годился; и враждебный гений

Его душе не наложил цепей;

И не слыхал творец его молений,

И он погиб во цвете лучших дней;

И близок час... и жизнь его потонет

В забвенье, без следа, как звук пустой;

Никто слезы прощальной не уронит,

Чтоб смыть упрек, оправданный толпой,

И лишь волна полночная простонет

Над сердцем, где хранился образ твой!

Черные очи

Много звезд у летней ночи:
Отчего же только две у вас,
Очи юга! черны очи!
Нашей встречи был недобрый час.

Кто ни спросит, звезды ночи
Лишь о райском счастьи говорят;
В ваших звездах, черны очи,
Я нашел для сердца рай и ад.

Очи юга, черны очи,
В вас любви прочел я приговор,
Звезды дня и звезды ночи
Для меня вы стали с этих пор!

Крест на скале

В теснине Кавказа я знаю скалу,
Туда долететь лишь степному орлу,
Но крест деревянный чернеет над ней,
Гниет он и гнется от бурь и дождей.

И много уж лет протекло без следов
С тех пор, как он виден с далеких холмов.
И каждая кверху подъята рука,
Как будто он хочет схватить облака.

О если б взойти удалось мне туда,
Как я бы молился и плакал тогда;
И после я сбросил бы цепь бытия
И с бурею братом назвался бы я!

В альбом ("Как одинокая гробница")

Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.

И если, после многих лет,
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.

Еврейская мелодия

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
       Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
       Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
       Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез —
       Они растают и прольются.

Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
       Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
       Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
       Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал — теперь она полна,
       Как кубок смерти, яда полный.

Умирающий гладиатор

Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена...
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор...
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт... освистанный актер.

И кровь его течет — последние мгновенья
Мелькают, — близок час... вот луч воображенья
Сверкнул в его душе... пред ним шумит Дунай...
И родина цветет... свободный жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани,
Отца, простершего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней...
Детей играющих — возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой,
Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,
Бесчувственной толпы минутною забавой...
Прости, развратный Рим, — прости, о край родной...

Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд — игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!

И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины
И рыцарских времен волшебные преданья —
Насмешливых льстецов несбыточные сны.


* * *
¹ Я вижу перед собой лежащего гладиатора...
                        Байрон. (Англ.)