Не верь себе

 Que nous font après tout les vulgaires abois
            De tous ces charlatans qui donnent de la voix,
            Les marchands de pathos et les faiseurs d’emphase
            Et tous les baladins qui dansent sur la phrase?
                                           (A. Barbier)¹


Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
      Как язвы, бойся вдохновенья...
Оно — тяжелый бред души твоей больной
      Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи —
      То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в заботах истощи,
      Разлей отравленный напиток!

Случится ли тебе в заветный, чудный миг
      Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
      Простых и сладких звуков полный, —
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
      Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
      Не передашь ты их значенья.

Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
      Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой,
Не выходи тогда на шумный пир людей
      С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
      То гневом, то тоской послушной
И гной душевных ран надменно выставлять
      На диво черни простодушной.

Какое дело нам, страдал ты или нет?
      На что нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
      Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
      Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
      Слезы не встретишь неприличной.

А между тем из них едва ли есть один,
      Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
      Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
      С своим напевом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
      Махающий мечом картонным...

* * *

¹ Какое нам, в конце концов, дело до грубого крика
            всех этих горланящих шарлатанов,
    продавцов пафоса и мастеров напыщенности и всех
            плясунов, танцующих на фразе?
                         О. Барбье. (Франц.).

"Ребенка милого рожденье"

Ребенка милого рожденье

Приветствует мой запоздалый стих.

Да будет с ним благословенье

Всех ангелов небесных и земных!

Да будет он отца достоин,

Как мать его, прекрасен и любим;

Да будет дух его спокоен

И в правде тверд, как божий херувим!

Пускай не знает он до срока

Ни мук любви, ни славы жадных дум;

Пускай глядит он без упрёка

На ложный блеск и ложный мира шум;

Пускай не ищет он причины

Чужим страстям и радостям своим,

И выйдет он из светской тины

Душою бел и сердцем невредим!

Козачья колыбельная песня

Спи, младенец мой прекрасный,

          Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

          В колыбель твою.

Стану сказывать я сказки,

          Песенку спою;

Ты ж дремли, закрывши глазки,

          Баюшки-баю.

По камням струится Терек,

          Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

          Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

          Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

          Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,

          Бранное житье;

Смело вденешь ногу в стремя

          И возьмешь ружье.

Я седельце боевое

          Шелком разошью...

Спи, дитя мое родное,

          Баюшки-баю.

Богатырь ты будешь с виду

          И казак душой.

Провожать тебя я выйду —

          Ты махнешь рукой...

Сколько горьких слез украдкой

          Я в ту ночь пролью!..

Спи, мой ангел, тихо, сладко,

          Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,

          Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

          По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

          Ты в чужом краю...

Спи ж, пока забот не знаешь,

          Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу

          Образок святой:

Ты его, моляся богу,

          Ставь перед собой;

Да готовясь в бой опасный,

          Помни мать свою...

Спи, младенец мой прекрасный,

          Баюшки-баю.

Поэт

Отделкой золотой блистает мой кинжал;

Клинок надёжный, без порока;

Булат его хранит таинственный закал —

Наследье бранного востока.

Наезднику в горах служил он много лет,

Не зная платы за услугу;

Не по одной груди провёл он страшный след

И не одну прорвал кольчугу.

Забавы он делил послушнее раба,

Звенел в ответ речам обидным.

В те дни была б ему богатая резьба

Нарядом чуждым и постыдным.

Он взят за Тереком отважным казаком

На хладном трупе господина,

И долго он лежал заброшенный потом

В походной лавке армянина.

Теперь родных ножон, избитых на войне,

Лишён героя спутник бедный,

Игрушкой золотой он блещет на стене —

Увы, бесславный и безвредный!

Никто привычною, заботливой рукой

Его не чистит, не ласкает,

И надписи его, молясь перед зарёй,

Никто с усердьем не читает...

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,

Своё утратил назначенье,

На злато променяв ту власть, которой свет

Внимал в немом благоговенье?

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы,

Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных,

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык,

Нас тешат блёстки и обманы;

Как ветхая краса, наш ветхий мир привык

Морщины прятать под румяны...

Проснёшься ль ты опять, осмеянный пророк!

Иль никогда, на голос мщенья,

Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,

Покрытый ржавчиной презренья?..

Дума

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
          В бездействии состарится оно.
          Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
          Как пир на празднике чужом.
      К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию - презренные рабы.
      Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты - его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
          Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
          Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
          Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства -
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
                    Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
                    Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
                    Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
                    Над промотавшимся отцом.

<А.Г. Хомутовой> (Слепец, страданьем вдохновенный")

Слепец, страданьем вдохновенный,                  

Вам строки чудные писал,

И прежних лет восторг священный,

Воспоминаньем оживленный,

Он перед вами изливал.

Он вас не зрел, но ваши речи,

Как отголосок юных дней,

При первом звуке новой встречи

Его встревожили сильней.

Тогда признательную руку

В ответ на ваш приветный взор,

Навстречу радостному звуку

Он в упоении простер.

И я, поверенный случайный

Надежд и дум его живых,

Я буду дорожить, как тайной,

Печальным выраженьем их.

Я верю, годы не убили,

Изгладить даже не могли

Все, что вы прежде возбудили

В его возвышенной груди.

Но да сойдет благословенье

На вашу жизнь, за то, что вы

Хоть на единое мгновенье

Умели снять венец мученья

С его преклонной головы.

Вид гор из степей Козлова

  Пилигрим

Аллах ли там среди пустыни

Застывших волн воздвиг твердыни,

Притоны ангелам своим;

Иль Дивы, словом роковым,

Стеной умели так высоко

Громады скал нагромоздить,

Чтоб путь на север заградить

Звездам, кочующим с востока?

Вот свет все небо озарил:

То не пожар ли Царяграда?

Иль бог ко сводам пригвоздил

Тебя, полночная лампада,

Маяк спасительный, отрада

Плывущих по морю светил?

      Мирза

Там был я, там, со дня созданья,

Бушует вечная метель;

Потоков видел колыбель.

Дохнул, и мерзнул пар дыханья.

Я проложил мой смелый след,

Где для орлов дороги нет,

И дремлет гром над глубиною,

И там, где над моей чалмою

Одна сверкала лишь звезда,

То Чатырдаг был...

      Пилигрим

                               А!..